Неточные совпадения
Она
нашла этого друга, и она благодарит Бога теперь за
смерть своего ребенка.
О Кашлеве мы кое-что узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная
Смерть он получил оттого, что в
своей жизни больше всех перебил тигров. Никто лучше его не мог выследить зверя. По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым небом и часто без огня. Никто не знал, куда он уходил и когда возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец. На реке Сандагоу он
нашел утес, около которого всегда проходят тигры. Тут он их и караулил.
Роясь в делах, я
нашел переписку псковского губернского правления о какой-то помещице Ярыжкиной. Она засекла двух горничных до
смерти, попалась под суд за третью и была почти совсем оправдана уголовной палатой, основавшей, между прочим,
свое решение на том, что третья горничная не умерла. Женщина эта выдумывала удивительнейшие наказания — била утюгом, сучковатыми палками, вальком.
Этот роковой процесс
смерти живого Бога в человеческом сознании
нашел свое гениальное отражение в философии Канта, духовно властвующего и до сих пор над европейским сознанием.
Творение, предоставленное
своим собственным силам, бьется над решением проблемы бытия и не
находит ни счастья, ни смысла, не спасается от
смерти и страдания.
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам не
свой был, когда получал письмо твое не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова после
смерти нашли вашу записку, но я ее не видал, не знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
— Давай помощь мне! Давай книг, да таких, чтобы, прочитав, человек покою себе не
находил. Ежа под череп посадить надо, ежа колючего! Скажи
своим городским, которые для вас пишут, — для деревни тоже писали бы! Пусть валяют так, чтобы деревню варом обдало, — чтобы народ на
смерть полез!
Возвратясь в
свой отель, она
нашла Егора Егорыча хоть в постели, но еще не спящим, и не удержалась, чтобы не рассказать ему о
смерти Углакова. Егор Егорыч первое, что устремил на нее внимательный и беспокойный взгляд; Сусанна Николаевна однако употребила все силы, чтобы скрыть взволновавшие ее печальные чувствования.
Мало-помалу он вкрался в доверенность
своего господина, и когда Софья Николавна, после
смерти своей мачехи, вступила в управление домом, она
нашла уже Калмыка дворецким и любимцем
своего отца, особенно потому, что он был любимцем покойной ее мачехи.
В Записках о жизни и службе А. И. Бибикова мы
находим самое подробное известие об оном, но сочинитель довел
свой рассказ только до
смерти Бибикова.
— Да с полсорока больше
своих не дочтемся! Изменники дрались не на живот, а на
смерть: все легли до единого. Правда, было за что и постоять! сундуков-то с добром… серебряной посуды возов с пять, а казны на тройке не увезешь! Наши молодцы
нашли в одной телеге бочонок романеи да так-то на радости натянулись, что насилу на конях сидят. Бычура с пятидесятью человеками едет за мной следом, а другие с повозками поотстали.
— Тут всё дело в том, что он, мой отец, в час
смерти, зная, что ему не избежать ее, не испугался, не забыл обо мне,
своем сыне, и
нашел силу и время передать мне всё, что он считал важным. Шестьдесят семь лет прожил я и могу сказать, что всё, что он внушил мне, — верно!
Сознание быть орудием тех высших сил должно заменить человеку все другие радости: в самой
смерти найдет он
свою жизнь,
свое гнездо…
— Свободы!.. а! я тебе наскучил… ты вспомнила о
своих минаретах, о
своей хижине — но они сгорели… с той поры моя палатка сделалась твоей отчизной… но ты хочешь свободы… ступай, Зара… божий мир велик.
Найди себе дом, друзей… ты видишь: и без моей
смерти можно получить свободу…
Ведь умирал же человек из-за того, что его милая поцеловала
своего милого, и никто не
находил диким, что эта
смерть называлась разрешением драмы.
Он искал
своего прежнего привычного страха
смерти и не
находил его. Где она? Какая
смерть? Страха никакого не было, потому что и
смерти не было.
Пускай она с Фернандо,
Как нищая, под окнами блуждает:
Я отвергаю от себя ее!
Эмилия не дочь мне; пусть она
Найдет отца себе другого; я отвергнул
Бесстыдную от сердца
своего.
Когда б она пришла к моим дверям,
Усталая, голодная, худая,
Как
смерть, когда б она просила
Кусочка хлеба у меня, и этого
Я б не дал ей; пускай она умрет
На обесчещенном моем пороге!..
Глубоко пораженный
смертью своего приятеля, Кольцов долго не мог забыть его и
находил некоторое облегчение
своей грусти в перечитывании книг, оставшихся ему после молодого друга.
Кто сильный даст мне руку помощи? Никто. Никто. Где
найду я то вечное, к чему я мог бы прилепиться со
своим жалким, бессильным, до ужаса одиноким «я»? Нигде. Нигде. О, милая, милая девочка, почему к тебе тянутся сейчас мои окровавленные руки — ведь ты также человек, и также ничтожна и одинока, и подвержена
смерти. Жалею ли я тебя или хочу, чтобы ты меня пожалела, но, как за щитом, укрылся бы я за твоим беспомощным тельцем от безнадежной пустоты веков и пространства. Но нет, нет, все это ложь!
«Неправда и то, — продолжает Белль-Тайлор, — что будто бы через вивисекцию Кох
нашел средство от чахотки; напротив, его прививания причиняли сперва лихорадку, а потом
смерть». (Речь
свою оратор произнес в конце 1893 года, когда почти никто уж и не защищал коховского туберкулина; но о том, что путем живосечений тот же Кох открыл туберкулезную палочку, что путем живосечений создалась вся бактериология, — Белль-Тайлор благоразумно умалчивает.)
— Извольте, скрывать не
нахожу нужным: вчера я был так убит и придавлен
своим горем, что думал наложить на себя руки или… сойти с ума… но сегодня ночью я раздумался… мне пришла мысль, что
смерть избавила Олю от развратной жизни, вырвала ее из грязных рук того шелопая, моего губителя; к
смерти я не ревную: пусть Ольга лучше ей достается, чем графу; эта мысль повеселила меня и подкрепила; теперь уже в моей душе нет такой тяжести.
Он, чтобы привлечь людей под власть
свою, воспользовался их неверно направленным стремлением
найти Бога и, обманув в желаемом, водя, как слепца, ищущего себе пути, рассеял их по разным стремнинам и низринул в одну бездну
смерти и погибели» [Иб., 25.].
Не правда ли, как ужасно? Не правда ли, как глубоко запустила
смерть свои когти в душу Левина? Ему приходится прятать от себя шнурок, чтобы не повеситься! Но как же возможно спрятать что-нибудь самому от себя? Возможно это только тогда, когда спрятавший не хочет
найти; а тогда незачем и прятать. Курильщик, когда ему захочется курить, без малейшего труда
найдет табак, который он от себя спрятал. А если не
найдет, то это не курильщик.
«„Завтра князь горийский
найдет в
своем саду труп
своей дочери!!“ — переливалось на тысячу ладов в моих ушах. — Завтра меня не будет! Ангел
смерти прошел так близко, что его крыло едва не задело меня… Завтра оно меня накроет… Завтра я буду трупом… Мой бедный отец останется одиноким… И на горийском кладбище поднимется еще новый холмик… Живая я ушла с моей родины, мертвую судьба возвращает меня ей. Темный Ангел близко!..»
Без всяких оговорок и смятенья, порывисто, со слезами в голосе, он раскрыл ему
свою душу, рассказал про все — сделку с совестью, связь с чужой женой, разрыв, встречу с чудной девушкой и ее
смерть, про поворот к простой мужицкой вере и бессилие
свое найти ее, про то чувство, с каким приехал в Кладенец.
При одной из них я
нашел хутор с инвентарем, довольно плохим, скотиной и запашкой, кроме леса-"заказника". Имения эти дед мой (без всякой надобности) заложил незадолго до
своей смерти, и мне из выкупной ссуды досталась впоследствии очень некрупная сумма.
Умер он в 1919 году в Финляндии. От разрыва сердца, внезапно. Не на
своей даче, а у одного знакомого. Вскоре после этого жена его с семьей уехала за границу. На даче Андреева осталась жить его старушка-мать, Настасья Николаевна. После
смерти сына она слегка помешалась. Каждое утро приходила в огромный натопленный кабинет Леонида Николаевича, разговаривала с ним, читала ему газеты. Однажды ее
нашли во флигеле дачи мертвой.
В атмосфере
смерти ты
нашел бы то, к чему вечно стремился
своим беспокойным, благородным сердцем.
Если офицеры, воодушевлённые любовью к родине, избрали
своим девизом «победа или
смерть» и этот девиз
находили вытатуированным у них на теле, то солдаты лезут на эту
смерть под наркозом, хотя и в них нельзя отрицать сознания необходимости победить, чтобы не погибнуть.
После
смерти обманутого мужа, женившегося вскоре на другой, его не
нашли, а на смертном одре умирающий выразил
свою последнюю волю, которую он сделал обязательной для
своих потомков, из рода в род, оставлять навсегда запертой беседку и не расчищать то место парка, где она стоит, грозя в противном случае
своим загробным проклятием, которое принесет им страшное несчастье и даже уничтожит род. Потомки до сих пор свято исполняли эту волю.
Она
нашла, впрочем, утешение в
своем «новом» сыне, который свято сдержал слово, данное им светлейшему — быть опорой матери, умершей через десять лет после
смерти Григорий Александровича.
Он оглянулся на Никитича. Яков Потапович также посмотрел в сторону
своего бывшего дядьки. Последний, поняв, что он лишний, вышел. Товарищи «по ученью» остались одни. Гость уселся рядом с Яковом Потаповичем и таинственным шепотом передал ему, что Елисей Бомелий
нашел средство спасти от
смерти князя Владимира Воротынского.
— Нет, нет, у меня предчувствие, что скоро умру, не поцеловав
своей дочери, не благословив ее ребенка. Как прекрасен Божий мир, и как мрачно на душе моей! У меня несметное богатство, а я
найду один покой в могиле… В чьи руки попадет, Иннокентий, после нашей
смерти это богатство, добытое, большей частью, твоим трудом?
При первом известии о войне, Николай Герасимович весь отдался мысли снова поступить на военную службу. На поле битвы, пред лицом
смерти, казалось ему, может он только
найти душевный покой, забыть холодящий его мозг весь ужас его поруганной любви, стереть из
своей памяти до сих пор до боли пленительный образ развенчанного кумира, или же умереть, честною, славною боевою
смертью.
— Не посмотрел бы я ни на что, — отвечал ему Иоанн, — сам бы сжег ваш город и закалил бы в нем праведный гнев мой
смертью непокорных, а после залил бы пепел их кровью, но не хочу знаменовать начало владения моего над вами наказанием. Встань, храбрый молодец. Если ты так же смело будешь защищать нынешнего государя
своего, как разбойничал по окрестностям и заслонял мечом
свою отчизну, то я добрую стену
найду в плечах твоих. Встань, я всех вас прощаю!
— Не посмотрел бы я ни на что, — отвечал ему Иоанн, — сам бы сжег ваш город и закалил бы в нем праведный гнев мой
смертью непокорных, а после залил бы пепел их кровью, но я не хочу ознаменовать начало владения моего над вами наказанием. Встань, храбрый юноша. Если ты так же смело будешь защищать нынешнего государя
своего, как разбойничал по окрестностям и заслонял мечом
свою отчизну, то я добрую стену
найду в плечах твоих. Встань, я всех вас прощаю!
Ермак Тимофеевич
нашел среди убитых
своего друга и главного сподвижника, упал на него и долго горько плакал. Тут же он дал страшную клятву жестоко отомстить за
смерть Ивана Кольца, сложить ему надгробный памятник из тысячей татарских голов. Затем приказал рыть две могилы: одну большую братскую для тридцати девяти казаков, а другую отдельную — для Ивана Кольца.
Осип Федорович Гречихин
нашел свой покой в буквально холодных объятиях
смерти.
Он лежит тут, вблизи поля брани, где
нашёл свою славную
смерть, завёрнутый в окровавленную простыню, в дощатом гробу.
— Хотя князь Василий
находит для себя бегство позорнее
смерти, но он все-таки перед близкою перспективою
своей казни
найдет возможность укрыть в Литве спасенного Воротынского вместе с княжной Евпраксией.
Видя невозможность вернуть
свое влияние на царя, Григорий Лукьянович отпросился к войску, думая воинскими подвигами добыть не дававшееся ему боярство, но вместо него
нашел себе
смерть при осаде крепости Виттенштейна в Эстонии.
По
смерти Александра Павловича в его бумагах
нашли список главных начальников заговора, и барон Дибич, убежденный, что этот заговор мог не сегодня-завтра вспыхнуть, счел себя вправе привести в исполнение последние приказания
своего августейшого повелителя. Он послал в Тульчин генерала Чернышева, чтобы уведомить обо всем князя Витгенштейна, главнокомандующего южной армией, и чтобы арестовать нескольких штаб-офицеров, между прочим, и Павла Пестеля.
Несмотря на первую сердечную рану, которую нанесла ему жизнь
смертью Глаши, Суворов не предался отчаянию, не отстал от дела. Он только еще более ушел в самого себя и в исполнение
своих служебных обязанностей и в изучении военных наук старался
найти забвение происшедшего. Он и достиг этого. И если образ Глаши и устремленные на него ее глаза и мелькали порой перед Александром Васильевичем, то лишь для того, чтобы напомнить ему его клятву о сохранении целомудрия.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно
находил не только страх
смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала
свою голую руку, удивляясь на худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на
свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Если бы он жил в наше время в России, он сказал бы: разве вы думаете, что сгоревшие в бердичевском цирке или погибшие на кукуевской насыпи были виновнее других? — все так же погибнете, если не одумаетесь, если не
найдете в
своей жизни того, что не погибает.
Смерть задавленных башней, сгоревших в цирке ужасает вас, но ведь ваша
смерть, столь же ужасная и столь же неизбежная, стоит также перед вами. И вы напрасно стараетесь забыть ее. Когда она придет неожиданная, она будет еще ужаснее.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю
свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она
находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что̀ будет после его
смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона
смерти, и они не
находили нужным растравлять
свое горе.
Вместо того, чтобы возвратиться домой, Баранщиков пошел со смотра в Галату к знакомому греку Спиридону, у которого переоделся в бедный греческий костюм, и оставил Спиридону турецкую чалму, красные сапоги, кушак, кинжал и два пистолета. Очевидно, что этому греку он все тестевы вещи продал, а деньгам
нашел употребление, «как свойственно русскому человеку», и затем, 29 июня 1765 года, он отправился в
свое отечество, «презирая все мучения, даже и самую
смерть, если случится, что пойман будет».
Со дня рождения положение человека таково, что его ждет неизбежная погибель, т. е. бессмысленная жизнь и бессмысленная
смерть, если он не
найдет этого, чего-то одного, которое нужно для истинной жизни. Это-то одно, дающее истинную жизнь, Христос и открывает людям. Он не выдумывает это, не обещает дать это по
своей божеской власти; он только показывает людям, что вместе с той личной жизнью, которая есть несомненный обман, должно быть то, что есть истина, а не обман.